Таким образом, для ведения партизанской войны оставались только районы Припятских болот, леса между Минском и Смоленском и район Валдая юго-восточнее Ленинграда. Фактически партизанская зона охватывала треть территории СССР, оккупированной немцами. Вряд ли партизаны серьезно повлияли на развитие военной обстановки, зато они вбили клин между оккупантами и мирными жителями и способствовали радикализации войны. С другой стороны, оспаривать влияние партизанских действий на перебои в снабжении немецких фронтовых частей не приходится. Английский историк Джон Фуллер справедливо сравнивал роль партизан на огромных просторах оккупированной части Советского Союза с ролью немецких подлодок в Атлантике, приносивших большие неприятности союзникам ^{674} . И в первом и во втором случае правила и обычаи войны почти полностью игнорировались.

Немцы так и не сумели установить эффективный контроль над оккупированными территориями. В идеале для этого требовалось около 450 тысяч полицейских, но далеко не везде находилось достаточно желающих. Немецкие же гарнизоны имелись только в райцентрах и на важных железнодорожных станциях. Да и состояли они из охранных и полицейских подразделений и лишь в редких случаях — из боевых частей вермахта или Ваффен-СС. В подавляющем же большинстве деревень и поселков находились только немногочисленные отряды местной полиции или самообороны, которые не могли противостоять крупным партизанским отрядам и либо переходили на их сторону, либо подвергались уничтожению, либо бежали в райцентры под немецкую защиту. Такая обстановка сохранялась на большей части территории Белоруссии, в ряде оккупированных областей России, в украинском Полесье и на Западной Украине ^{675} . Часто это приводило к жестокому обращению с гражданским населением — 22 марта 1943 г. белорусская деревня Хатынь (в 60 км северо-восточнее Минска) была уничтожена «батальоном (позже — бригадой) Дирлевангера», состоявшим из украинских, белорусских, венгерских и литовских коллаборационистов. Эта бригада уничтожила в Белоруссии в общей сложности около 200 деревень и убила 120 тысяч человек ^{676} . Таким образом, печально известную Хатынь, где в 1970 г. был открыт мемориальный архитектурно-скульптурный комплекс, сожгли не эсэсовцы, а украинские и прочие полицаи.

Капитан Вольфрам Фидлер, переведенный под Могилев для борьбы с партизанами, отмечал в письме от 17 сентября 1943 г.: «Борьба с партизанами не похожа на борьбу во фронтовых условиях. Они всюду и нигде, и на фронте трудно создать себе верное представление о здешних условиях. Взрывы на железной дороге, диверсионные акты на предприятиях, грабежи и т.д. не сходят с повестки дня. К этому уже привыкли и не видят в этом ничего трагического. Партизаны все более наглеют, так как у нас, к сожалению, нет достаточного количества охранных войск, чтобы действовать решительно… На широких просторах, имея собственное правительство и управление, господствуют партизаны. Можно только удивляться тому, как, вопреки существующим препятствиям, мы довольно сносно обеспечиваем снабжение фронта» ^{677} . Для обеспечения порядка оккупационные власти практиковали не только репрессии, как в первые два года войны, когда пленных партизан, как правило, после короткого допроса расстреливали на месте. 5 октября 1943 г. был издан приказ «Обращение с пойманными бандитами», в соответствии с которым пленных партизан и перебежчиков отныне следовало привлекать в ряды коллаборационистов. Партизанский командир Аркадий Яковлевич Марченко в политдонесении от 1 июля 1943 г. сообщал: «Вместо расстрела, захваченного и перешедшего на их сторону партизана гитлеровцы зачисляют в полицейские, дают паек на семью, на 2–3 семьи даже дают корову» ^{678} . Отдельные войсковые командиры также обращали внимание на необходимость умеренной политической линии по отношению к местному населению. Так, в учебной брошюре штаба 3-й танковой армии «Политические задачи немецкого солдата в России» (издание 1943 г.) отмечалось: «Все немецкие солдаты и в первую очередь офицеры должны проникнуться чувством глубокой ответственности за правильное обращение с русским населением». В той же брошюре приводился психологический портрет русского народа, который был довольно близок к действительности: «Насколько чужда стала Европа России за 25 лет, ясно увидел немецкий солдат, но вместе с тем он увидел, что русского человека вполне можно вернуть в Европу». Автор брошюры писал: «… при характеристике русских нельзя поддаваться первому впечатлению — их внешний вид, их образ жизни следует отнести на счет систематической пролетаризации масс. 25 лет в СССР не производили необходимые предметы потребления, так как все хозяйственные силы были мобилизованы на вооружение. Поэтому вполне понятно, что внешность русских говорит о крайней бедности и нищете… Из истории русские хорошо знают, что культура и цивилизация пришли в Россию с Запада. Грубое и бестактное обращение, рассматриваемое в России как некультурность, наводит русских на мысль, что так принято вести себя в Европе, это подрывает веру русских в немецкого солдата ^{679} .

Важно иметь в виду, что бытовала и такая логика: гражданская война и коллективизация проводились террористическими методами, поэтому Гитлер и военные решили не придерживаться Гаагских соглашений в войне с террористами. В этой связи генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн указывал: «Невозможно вести войну на Востоке в обычных формах. Война идет не только на фронте — в тылу на немецких солдат нападают гражданские лица с оружием в руках. Еврейство составляет посредническое звено между врагом в нашем тылу и Красной армией. Еврейство гораздо крепче держит бразды правления в СССР, чем на Западе, поэтому еврейско-большевистская система в СССР должна быть уничтожена навсегда. Она никогда в будущем не должна угрожать Европе» ^{680} . Еще жестче высказывался генерал Рейхенау: «Солдат вермахта на Востоке должен быть не обычным солдатом, как на Западе, но носителем национальной почвеннической идеологии и мстителем за все ужасы и страдания, причиненные большевизмом. Поэтому наши солдаты на Востоке должны проявлять понимание по отношению к тем жестоким, но справедливым мерам по отношению к еврейским недочеловекам. Эти меры имеют целью предотвратить восстания в тылу вермахта, инициаторами которых являются исключительно евреи» ^{681} . Кроме подобных оправданий террора, в каждом отдельном случае для оправдания массовых расстрелов находили обязательно и какие-либо конкретные причины — саботаж, поджоги, убийства партизанами немецких солдат. Иногда партизаны вклинивались между двух отрядов вермахта и, стреляя в обоих направлениях, принуждали немцев палить друг в друга и убивать своих, что вызывало у солдат сильнейшее озлобление.

Этим озлоблением и воспользовался начальник ОКВ Кейтель, который в своем приказе от 16 декабря 1942 г. писал: «Фюрер получил донесение, что некоторые солдаты, принимавшие участие в действиях против партизанских банд, привлекаются к ответственности за «недостойное поведение в бою». Фюрер считает, что враг посылает в партизаны хорошо в военном отношении подготовленных, фанатичных коммунистов, которые не остановятся ни перед чем и будут творить любые акты насилия… Поэтому войска имеют право и должны без всяких колебаний применять в этой войне любые ведущие к успеху средства даже против женщин и детей. Любые сомнения являются преступлением перед немецким народом и солдатами, которые воюют на фронте» ^{682} . Кейтель приказал сжигать все деревни, в которых были найдены партизаны, и без суда расстреливать всех, кто заподозрен в сопротивлении немецким войскам. От ОКВ также исходил приказ о расстреле от 50 до 100 заложников за убийство одного немецкого солдата.